Читать книгу "Маленькая рыбка. История моей жизни  - Лиза Бреннан-Джобс"

Я не откладывала деньги, потому что не понимала, зачем это. Вместо того я искала вещи, которые хотела бы иметь, и сразу же все тратила. Кроме одежды для себя, я покупала подарки на Рождество и дни рождения, в основном для родителей, Лорен и брата. От людей я слышала, что деньги откладывают, чтобы в будущем купить то, что хочется. Но мне это казалось бессмысленным: ведь могло найтись что-то, что мне необходимо было иметь прямо сейчас. И тогда какой толк от сбережений, если они служат той же цели, только отложенной? Еще я слышала, что люди откладывают деньги на «черный день» или просто ради того, чтобы откладывать. Я решила, что в «черный день» как-нибудь выкручусь, прибегнув к мошенничеству и собственному шарму. И перехитрю всех бережливых.

Тем вечером за ужином отец сообщил, что скоро к нам придет фотограф, чтобы сделать несколько семейных фото. Мои руки затрепетали. Я разбила очередной стакан.

Фотограф явился однажды утром. Вместе с ассистентом они прикрепили к стропилам в гостиной рулон белой бумаги: он опускался до самого пола и должен был служить фоном. Сначала он сделал несколько фотографий брата: одетый в джинсовый комбинезон, он сидел на маленьком стульчике. Потом он снял нас четверых – я стояла позади всех; потом – Лорен с Ридом на руках, оба они смотрели прямо в объектив. На ней был длинный узорчатый жилет с бахромой и туфли на платформе.

– Эй, Лиз, для следующего снимка тебе нужно будет выйти из кадра, – скомандовал отец.

Я отступила и стала наблюдать со стороны, делая вид, что мне все равно. После нескольких снимков отца с братом на руках Рид расплакался, и Лорен понесла его наверх, чтобы заменить подгузник. Отец исчез, как он часто делал в перерывах – проскользнул в кабинет поработать.

Это был один из тех дней, когда дневной свет водянистый и рассеянный, а солнце – всего лишь желтое пятно за облаками. Фотограф посмотрел на меня – я стояла рядом с ним.

– Можно я тебя сфотографирую? – спросил он.

– Конечно, я с радостью, – ответила я, хотя чувствовала, что этого бы мне не разрешили.

На мне были джинсы, которые велел надеть отец.

– Подождите! – сказала я и помчалась по коридору в свою комнату, чтобы надеть висевшее в моем шкафу мамино платье 1970-х годов. Свободного кроя, как национальное гавайское муу-муу, с узором из золотистых и кремовых цветов на черном фоне, с длинными рукавами, застегивающимися на запястьях, и золотым кантом на рукавах и шее. Подол начинался от планки на груди и опускался до самых лодыжек.

Уже несколько лет я мечтала о профессиональном фотопортрете: я видела такие в рамках на стенах у друзей, а теперь это происходило и со мной, но без мамы. Но благодаря платью она тоже как будто присутствовала в кадре. И плевать, что оно было старым и немодным.

Босиком я помчалась обратно и встала, задыхаясь, там, где он велел: возле кресла и пуфа для ног от Eames. Я знала, что тайком делаю нечто непозволительное, перетягиваю на себя внимание; и фотограф тоже, возможно, это почувствовал. Быстро защелкал затвор фотоаппарата: чем быстрее он жал на спуск, тем больше фотографий получится. Я улыбалась во весь рот, глаза сияли.

Из кабинета вернулся отец.

– Что это такое? – спросил он, оглядев меня с ног до головы.

– Он сказал, что хочет…

– Прекратите, – сказал отец фотографу. – Прекратите сейчас же.

♦

Однажды вечером, пока мыла посуду, я говорила с мамой по телефону и упомянула между делом, что записалась к стоматологу. Она предложила меня отвезти. Я приняла ее помощь, но чувствовала себя виноватой и опасалась, что отец и Лорен не одобрят ее общества. Ведь так я окажусь под ее влиянием, хотя это они должны были влиять на меня. Я могла бы доехать на велосипеде, как они рекомендовали, но мне категорически лень было 45 минут крутить педали, ехать через весь город, чтобы попасть к стоматологу, психотерапевту, другим врачам. Тем более что мама сама предложила подвезти. Разве не из-за обязанностей такого рода она не в состоянии была больше обо мне заботиться? И теперь я снова ее обременяла, но в то же время это было шагом вперед для нас обеих.

Мама уверяла, что это не проблема.

– Я хочу помочь, – сказала она. – Но не опаздывай. Не хочу дожидаться перед этим домом, когда ты выйдешь.

По субботам мы все собирались на кухне, окна которой выходили на Санта-Рита-авеню, и я должна была выбежать на улицу, как только она подъедет. Я не рассказала о нашем уговоре ни отцу, ни Лорен.

Тем утром на кухне мы больше, чем обычно, походили на дружную семью.

Отец пел Риду This Old Man, тот сидел у него на коленях, шлепая по ним ладошками. Отец взял ручонки Рида в свои руки и стал крутить одну вокруг другой. У Рида недавно прорезался еще один зуб. «Почему?» – все время спрашивал он, о чем бы мы ни говорили. Почемупочемупочему? Он был непоседлив, ерзал на месте, демонстрируя маленькие коленки и локти, его светлые волосы имели яркий оттенок, губы были красным, на подбородке – ямочка, на плечах заметно напрягались миниатюрные мышцы. Я обожала, как он смеялся: запрокидывал голову, раскрывал беззубый рот, выворачивался из объятий, поводя тонкими ручками, которые напоминали мне макароны. Ему было три года, но он так и не научился спать по ночам. Рано утром он будил меня – вбегал в комнату и щекотал под мышками, пока я не проснусь.

Мы с Лорен делали брускетту по ее рецепту.

– Молодец, Лиз, – похвалила она, когда я добавила чеснок и полила хлеб маслом с чесноком. Меня переполняла радость от того, что мы вот так собрались на кухне, как настоящая семья. Казалось, что лучше и не могло быть.

Я знала, что должна быть на улице: мама уже, наверное, ждала меня перед домом. Я пожалела, что договорилась с ней, что не могу как-нибудь ее отослать. Понадеялась, что, может быть, она терпеливо подождет, может быть, поймет, что ничего не может быть для меня важнее происходившего в тот момент на кухне.

Она надавила на руль, и автомобильный гудок завыл, как гудок корабля. Неужели ее не волновало, что подумают соседи? Неужели ей не было стыдно? Теперь, когда она переполошила всю округу, мне пришлось со всех ног мчаться на улицу. И почему именно в те минуты, когда я чувствовала то, что называют близостью, всегда являлась моя мама, чтобы забрать меня и доставить в другое место?

Когда я подошла к машине, в ней уже закипала ярость.

– Ты обещала, – сказала она сквозь зубы.

– Да, но…

– Не желаю ждать перед этим домом, будто я твоя прислуга.

Мама не только стала помогать мне с перемещениями по городу: каждую третью неделю я стала проводить у нее. Опаснее всего были отрезки между переездами – шаги до ее машины, путь в четыре квартала, первые несколько дней притирки. Будто мои родители (которые разделяли систему ценностей, отношение к еде, мистические воззрения) были не просто разными людьми, но даже двигались по перпендикулярным траекториям. Их дома находились рядом, но атмосфера в них так разительно отличалась, что каждый раз я вспоминала о том, что где-то прочла о Луне: если положить ладонь на линию, где встречаются свет и тень, одна ее половина сгорит, а другая – покроется льдом.